Мои дорогие мужчины [= Наперекор волне ] - Нора Робертс

– Она злится на вас, – заявил Сет, сидевший на полу веранды, скрестив ноги.

– Откуда ты знаешь?

– Точно злится! – повторил Сет, продолжая рисовать. – Она не поцеловала вас на прощание, и вы все время молчите.

– Заткнись!

– Что вы натворили?

– Ничего я не натворил. Просто женские штучки…

– Натворили. – Сет поднял глаза на Кэма. – Она не вздорная дура.

– Ничего, перебесится.

Кэм плюхнулся в качалку. Совершенно не о чем беспокоиться. Черт побери, он никогда не беспокоился из-за женщины!

Кэм потерял аппетит. Разве мог он есть жареную рыбу, не вспоминая, как они с Анной сидели в то утро на причале?

Кэм перестал спать. Разве мог он ложиться в собственную постель, не вспоминая, как они занимались любовью на этих самых простынях?

Кэм был не в состоянии сосредоточиться на работе. Разве мог он вычерчивать детали на плазе, не вспоминая, как она улыбалась ему?

К середине дня Кэм сдался и поехал в Принцесс-Анн. Но цветы он не купил. Теперь он был слишком зол!

Широким шагом Кэм прошел через приемную прямо в ее кабинет… и вскипел, обнаружив, что кабинет пуст. Удача опять отвернулась от него!

В дверях соседней комнаты появилась Мэри-Лу и, увидев Кэма, сложила руки на груди.

– Мистер Куин? Чем могу помочь вам?

– Я ищу Анну… мисс Спинелли.

– Очень жаль, но ее нет.

– Я подожду.

– Придется ждать долго. Она не вернется до следующего понедельника.

– Через неделю?! – Он так посмотрел на нее, что Мэри-Лу стало не по себе. – Что вы имеете в виду?

– Мисс Спинелли взяла недельный отпуск. – Только сейчас под пронизывающим взглядом бешеных серых глаз Мэри-Лу поняла причину этого отпуска. Хотя она подозревала что-то подобное, когда утром Анна положила на стол отчет и попросила отпуск. – Если нужна помощь, я знакома с вашим делом.

– Нет, это личное. Куда она уехала?

– Эту информацию я вам дать не могу, мистер Куин, но вы можете оставить ей записку. Я с радостью передам, что вы хотите поговорить с ней, – конечно, если она позвонит.

– Да, спасибо.

«Скорее всего Анна – в своей квартире», – решил Кэм, прыгая в машину. Дуется. Ладно, он позволит ей вдоволь наораться, облегчить душу, потом заманит ее в постель, и этот смехотворный эпизод останется позади.

Пытаясь не обращать внимания на неприятную дрожь в животе, он постучал в ее дверь и сунул руки в карманы. Потом постучал громче и наконец вмазал кулаком по этой чертовой двери.

– Проклятье, Анна, открой! Это глупо. Я видел твою машину перед домом.

За его спиной со скрипом открылась дверь, выглянула одна из сестер, и коридорчик наполнился шумом утренней телевикторины.

– Ее нет, молодой человек.

– Но ее машина стоит перед домом!

– Она уехала на такси.

Кэм проглотил проклятье и, изобразив обворожительную улыбку, пересек коридор.

– Куда?

– На вокзал… Или это был аэропорт? – Старушка лучезарно улыбнулась Кэму. – Она сказала, что уезжает на несколько дней, и обещала позвонить, чтобы узнать, как мы с сестрой справляемся. Такая милая девушка! Беспокоится о нас даже в отпуске.

– В отпуске – где?

Старая дама закусила губу и задумалась.

– Кажется, она не упоминала. Она очень спешила, но заглянула предупредить, чтобы мы не волновались. Такая внимательная девушка!

– Да.

Эта милая, внимательная девушка оставила его на бобах…

У Анны не было в Питтсбурге никаких дел, а цена авиабилета проела огромную дыру в ее бюджете. Но она рвалась домой. Ей это было просто необходимо. Как только она вошла в тесный и шумный дом дедушки с бабушкой, ей стало наполовину легче.

– Анна Луиза! – воскликнула Тереза Спинелли, крошечная худенькая женщина с буйно вьющимися седыми волосами, лицом, покрытым дюжинами милых морщинок, и улыбкой шириной со Средиземное море. – Ал, Ал, наша девочка приехала домой!

– Бабуля, как чудесно дома!

Альберто Спинелли поспешил к внучке, а Анна уткнулась в его широкую грудь, чувствуя себя защищенной от всех превратностей жизни. Он был на целый фут выше жены. И хотя его волосы давно поредели и побелели, темные глаза весело поблескивали из-за толстых очков.

Дедушка почти внес Анну в гостиную, и старики засуетились вокруг нее.

Они говорили быстро, на смеси итальянского и английского. Главное – накормить девочку.

Тереза считала, что ее внучка вечно голодает. Накормив Анну овощным супом со свежим хлебом и тушеной говядиной, она немного успокоилась: теперь ее деточка не умрет от недоедания.

– А теперь, – Ал откинулся на спинку стула и запыхтел толстой сигарой, – расскажи, почему ты здесь.

– Неужели нужна причина, чтобы приехать домой?

Пытаясь окончательно расслабиться, Анна растянулась в одном из двух огромных кресел с подголовником. Эти кресла переобивались бессчетное число раз. Сейчас обивка была очень веселой, полосатой, но сиденье все равно продавилось под Анной, как масло.

– Ты звонила три дня назад и не сказала, что приедешь домой.

– Это получилось совершенно неожиданно. У меня было полно работы, я устала, а тут как раз появилась возможность немного отдохнуть. Мне захотелось побыть дома, поесть бабулиной стряпни…

Это было правдой, но не всей правдой. Анна считала неразумным рассказывать дедушке и бабушке, что она влюбилась по уши, без оглядки, а закончилось все это разбитым сердцем. Зачем их лишний раз огорчать?

– Ты слишком много работаешь, – заявила Тереза. – Ал, разве я не говорила тебе, что девочка работает слишком много?

– Она любит много работать. Она любит использовать свои мозги. И это отличные мозги! У меня тоже отличные мозги, поэтому могу сказать, что она приехала не только лакомиться твоими блинчиками с мясом.

– У нас блинчики на ужин?

Анна весело улыбнулась, хоть прекрасно знала, что не сможет надолго отвлечь стариков. Они были рядом с ней в самые плохие времена – сколько бы боли она им ни причиняла. Им и самой себе. Они видели ее насквозь.

– Я начала готовить соус, как только ты позвонила с дороги. Ал, не мучай девочку!

– Я ее не мучаю. Я спрашиваю. Тереза закатила глаза.

– Если бы в твоей большой голове действительно были такие хорошие мозги, ты понял бы, что она сбежала домой от молодого человека. Он итальянец? – строго спросила Тереза, пронизывая Анну взглядом ярких птичьих глаз.

Анна не смогла сдержать смех. Господи, как же хорошо дома!